Равнодушные - Страница 60

К оглавлению

«На голод едем, а он радуется!» — подумал он и спросил:

— А когда на голод отправимся, Григорий Александрович?

— Ровно через неделю… Через неделю!.. — весело ответил Никодимцев. — Успеете приготовиться?

— Как не успеть.

— А что бы вы сказали, Егор Иванович, если б я рискнул сделать предложение? — неожиданно спросил Никодимцев.

— Что бы я сказал? — переспросил изумленный слуга.

— Да, что бы вы сказали?

— Я бы сказал, что давно бы пора…

— А теперь… Или я уж очень стар?

— Вы-то?..

И Егор Иванович вместо ответа весело улыбался.

Глава семнадцатая

I

Никодимцев не докончил еще своего кофе и, несколько растерянный от счастья, не просмотрел газет, как в столовую торопливо вошел, семеня короткими ногами, Егор Иванович и, улыбающийся, доложил тем веселым и значительным тоном, каким докладывают о желанном и приятном госте:

— Василий Николаевич Ордынцев!

— Сюда просите!

Но худощавая фигура Ордынцева в черном поношенном сюртуке уже показалась в дверях.

— Какой счастливый ветер занес тебя, — обрадованно воскликнул Никодимцев, бросаясь навстречу гостю и горячо пожимая ему руку. — Совсем ты меня забыл. Василий Николаевич! — продолжал Никодимцев, ласково, почти нежно взглядывая на худое, болезненное и старообразное лицо своего приятеля. — Садись! Егор Иванович! Кофе Василию Николаевичу.

— Сию минуту… несу! — отвечал слуга.

Ордынцев присел и ответил:

— Некогда было все это время.

— Много работы?

— И работы много и… и семейные дела. Да, признаться, и помешать тебе боялся. На четверть часа заходить не хотелось, а отнимать у тебя время было совестно. Ведь ты дни и ночи работаешь.

— Ну, брат, теперь я меньше работаю! — проговорил, краснея, Никодимцев и тут же решил рассказать Василию Николаевичу, почему он стал меньше работать и почему он сегодня бесконечно счастлив.

Они были знакомы еще по университету и близко сошлись лет десять тому назад, когда оба служили в одном из южных городов России. Никодимцев был тогда судебным следователем, Ордынцев — помощником бухгалтера в частном банке.

Они часто виделись. Ордынцев нередко убегал спасаться от семейных сцен к одинокому домоседу, державшемуся в стороне от местного общества, и любил поговорить с Никодимцевым по душе. Они расходились во многом и часто спорили, но это нисколько не мешало им любить и уважать друг друга.

Благодаря неладам своим с прокурором Никодимцев должен был оставить судебное ведомство. Его нашли слишком независимым следователем и предложили подать в отставку. Он отказался и просил предать его суду, если его считают виноватым, но вместо того его уволили без прошения, и он отправился в Петербург искать места.

Когда Ордынцев переехал в Петербург, Никодимцев уже был видным чиновником. Встреча приятелей после долгой разлуки была задушевная. Чиновник не убил в Никодимцеве человека, и Ордынцев, испытавший уже немало разочарований в прежних знакомых, очень обрадовался, что приятель его не переменился и что блестящая карьера не вскружила ему головы.

Виделись они не особенно часто. Как и в старые времена, они при встречах нередко спорили и, как часто случается, ни до чего не договаривались. Ордынцев горячился, стараясь доказать, что деятельность приятеля — приятный самообман. Никодимцев сдержанно доказывал значение личности даже в неблагоприятной и враждебной среде.

— Так ты меньше работаешь? — переспросил Ордынцев.

— Меньше.

— Тот-то ты словно помолодел и глядишь молодцом, Давно, брат, пора тебе не изнывать над своими бумагами, от которых никому не легче… Однако сперва о деле. Ведь я зашел к тебе, по дороге в свою каторгу, больше по делу,

— В чем оно?

— Устрой одного молодого человека, если можешь.

И Ордынцев стал рассказывать, как молодой человек, окончивший университет и с медалью, вот уже год как ищет место и не может найти, не имея протекции. Везде обещали только иметь его в виду, но от этого ему не легче. Ему необходимо место и немедленно. У него на руках мать и сестра и кое-какой случайный заработок.

— У нас в правлении пристроить его нельзя. Гобзин меня не терпит…

— Твой молодой человек провинции не боится?

— Он поедет куда угодно.

— Так я его устрою на полторы или на две тысячи. Пришли его ко мне, и пусть подает докладную записку.

— Спасибо. Доброе дело сделаешь.

— И одного нового чиновника? — проговорил, усмехаясь, Никодимцев. — А теперь идем в кабинет, Василий Николаевич. Поговорим…

— А на службу?.. Уж скоро десять, — сказал Ордынцев, взглянув на часы. — Да и тебе, верно, надо перед службой заняться…

— Опоздаешь полчаса, не беда. В кои веки зашел… А я сегодня в департамент не поеду.

Они перешли в кабинет и уселись в креслах. Никодимцев позвонил и, когда явился Егор Иванович, приказал никого не принимать.

— Ну, рассказывай, как ты живешь, как тянешь свою лямку, Василий Николаевич?

— Лямку тяну по-прежнему, а живу один с Шурой…

— А остальная семья?

— Здесь… На старой квартире… Ты ведь знаешь, что моя семейная жизнь была не из особенно приятных… И им и мне лучше, что мы живем отдельно и не стесняем друг друга… Давно бы пора прийти к такому исходу, но… характера не хватало… Зато теперь, Григорий Александрович, я ожил, хотя и пришлось вечерние занятия взять. Жалованье все я отдаю семье… Так надо было придумать дополнительный заработок!..

— Сколько же ты нарабатываешь вечерними занятиями?