Равнодушные - Страница 44

К оглавлению

Но студент не только не сделался от этой улыбки приветливее, а еще холоднее и строже произнес:

— Мне надо с вами поговорить. Здесь можно? — нетерпеливо прибавил он, бросая взгляд на полуоткрытую дверь в столовую.

Заинтересованная этой таинственностью, Тина сказала:

— Пойдемте в кабинет отца…

И, когда они вошли туда, села на кресло и, указывая на другое, сухо бросила:

— Присядьте.

Но студент не сел.

— Я к вам по поручению Бориса Александровича… Он просит…

— Но как он смел обратиться к чужому посредству? — высокомерно перебила молодая девушка, чувствуя, что краска заливает ее лицо.

— Потрудитесь выслушать, и тогда вы поймете, что он смел! Он сегодня в три часа дня пустил себе пулю в грудь и находится теперь в больнице… Написать не мог и потому просил меня передать вам свою просьбу приехать к нему завтра утром, в общину святого Георгия на Выборгской стороне…

Тина ахнула. Еще сегодня она утром была у него.

— Он не смертельно ранил себя? Он будет жить? — испуганно спросила она.

— Доктора подают надежду, но… рана опасная. Что прикажете ему ответить?

— Я буду.

— В котором часу?

— В десять утра. Можно?

— Да. Имею честь кланяться!

Студент поклонился и вышел.

Тина несколько минут сидела неподвижная.

— Какой он, однако, глупый!.. Стреляться! — прошептала она, и вдруг слезы полились из ее глаз.

В кабинет заглянула Инна Николаевна.

— Тина… голубчик… Что с тобой?..

— Борис Александрович стрелялся… Рана опасная… Просит приехать завтра в больницу… Не говори ни слова маме! — вытирая слезы, говорила молодая девушка.

И, несколько успокоившись, прибавила:

— Он настаивал, чтобы я вышла за него замуж, а я… я сегодня была у него и сказала, что замуж не выйду… Довольно с него, что я… целую его, пока мне хочется… А он принял все это трагически…

— Поедем сейчас к нему, Тина… Я скажу маме, что хочу прокатиться…

— И скажи, что студент приходил от… от Ольги Ордынцевой… звать к ним…

Через несколько минут сестры выходили из подъезда. На подъезде их встретил отец.

— Вы, милые, куда? — спросил он.

— Прокатиться немного… У меня голова болит, папа! — сказала Инна Николаевна.

— Так берите моего извозчика… У него хорошая лошадь!

Козельский вошел в квартиру и прошел в кабинет. Деньги он достал, но какою ценою?

И его превосходительство чувствовал какую-то неловкость и что-то похожее на стыд, когда достал из бумажника чек на пять тысяч.

«Но я возвращу их!» — старался успокоить себя Козельский и сознавал, что все-таки он взял взятку.

— И как это все случилось неожиданно! — прошептал он, вспоминая, как это случилось.

Глава двенадцатая

I

Когда в этот вечер Козельский ехал на Васильевский остров к Моисею Лазаревичу Бенштейну, «работавшему» деньгами тайного советника Шпрота, почтенного, убеленного сединами старичка необыкновенно добродушного вида, с которым Козельский изредка встречался в «картофельном» клубе, — он со страхом думал, достанет ли он полторы тысячи, или нет.

Завтра срок векселю, послезавтра надо уплатить до двенадцати часов у нотариуса. Переписать вексель невозможно. Уж он два раза переписывал. Требовали уплаты.

Как обыкновенно бывало в последнее время все более и более трудных поисков денег, его превосходительство находился в тревожно-нервном и мрачном настроении. Встречая на Невском людей в собственных экипажах, едущих в театры, спокойных, довольных и, казалось Козельскому, с туго набитыми бумажниками в карманах, он завидовал этим людям, злился на них и находил даже несправедливым неравномерное распределение богатств. У одних их много, а вот он, умный, порядочный и работающий человек, должен искать какие-либо несчастные полторы тысячи рублей, от которых он так позорно и глупо зависит.

«Даст или нет?»

И его превосходительство, подсмеивавшийся дома над разными предрассудками и приметами, загадал: если он успеет закурить папироску до углового дома, то получит, а не успеет — нет. Ветер поддувал сильный, и, несмотря на то, что Козельский старался как можно быстрее спрятать зажженную спичку в выдвинутую спичечную коробку, с первого раза закурить ему папироски не удалось. И это было ему неприятно, но он успокоил себя тем, что имел намерение (хотя и вовсе сперва не имел) повторить опыт до трех раз, и если с трех раз не закурит, тогда…

И Козельский был очень рад, когда в третий раз закурил папироску, поравнявшись с угловым домом. Рад был, и когда фамилия на первой вывеске имела четное число букв.

Но это довольное чувство быстро исчезало от сознания невыносимости своего финансового положения. И тогда он придумывал средства, как бы выбраться из этой каторги постоянного искания денег и долгов, останавливаясь на более или менее проблематических комбинациях о каком-нибудь предприятии, провести которое при помощи Никодимцева будет нетрудно. И вообще Никодимцев мог бы помочь ему если не в этом, то в устройстве ему какой-нибудь хорошо оплачиваемой синекуры. Он должен сделать для отца женщины, которую любит.

И в то же мгновение в голове Козельского пронеслась мысль — обратиться к самой последней крайности, к Никодимцеву, если Бенштейн откажет. Конечно, лучше бы, если б не пришлось этого делать, но… бывают такие положения, когда разбирать нечего.

И Козельский думал: как это сделать и в какой форме? Написать ли ему о временном затруднении, или поехать и лично рассказать о тяжелом своем положении… Но это показалось ему отвратительным… Никодимцев может подумать, что он эксплуатирует его отношения к Инне.