Равнодушные - Страница 29

— Что-о-о?

— Вот так новость! Папа бросил тебя и нас, мама! — воскликнула Ольга. — Как же мы будем жить?!

Анна Павловна, казалось, не верила своим ушам.

Наконец она бросилась в кабинет.

Там было пусто.

Ольга почувствовала себя несчастной и заплакала. Шурочка убежала, рыдая. Гимназист глядел на мать злыми и любопытными глазами.

Побледневшая, с выражением тупого испуга в глазах, глядела она на пустые стены, и в голове ее пробегала мысль, что муж узнал об ее связи с Козельским и воспользовался этим предлогом, чтобы бросить ее.

«Скандал!» — мысленно повторяла она страшное ей слово и вздрагивала, точно ей было холодно.

— Барин записку оставили! — доложила горничная. — В спальной.

Гимназист полетел стремглав за запиской.

Ордынцева нетерпеливо вырвала из рук сына письмо и прошла в спальную.

— Оставьте меня одну! — трагическим тоном произнесла она. — Оля, Сережа, уйдите!

Сережа вышел, а Ольга, сгоравшая любопытством, проговорила сквозь слезы:

— Но, мамочка… Я не чужая… Я хочу знать, отчего папа нас бросил…

И она подозрительно взглянула на мать.

— Уйди вон! — внезапно разразилась мать. — Уйди, злая девчонка!

Анна Павловна заперла двери на ключ.

Записка Ордынцева была следующего содержания:

«И вам и мне удобнее жить врозь, чтобы не могли повторяться постыдные сцены, подобные вчерашней. Мы слишком ожесточены друг против друга, и, разумеется, я виноват, что раньше не сделал того, что делаю теперь. Виноват и в том, что бывал несдержан и резок. Но к чему объясняться, почему мы оба были не особенно счастливы! Поздно! Нечего и говорить, что я охотно соглашусь на развод и, разумеется, вину приму на себя. На содержание ваше и семьи вы будете получать то же, что и получали, то есть триста рублей в месяц. Кроме того, я буду давать Алексею и Ольге по двадцати пяти рублей в месяц на их личные расходы. Деньги будете получать двадцатого числа. На дачу я буду давать двести пятьдесят рублей. В случае прибавки жалованья увеличится и сумма на содержание семьи. Надеюсь, что вы не будете препятствовать Шуре и другим моим детям навещать меня, если они захотят. Бессрочный вид на жительство доставлю на днях. Об адресе своем сообщу, как найму комнату, а пока я живу у Верховцева».

У Анны Павловны отлегло от сердца. Страх исчез с ее лица. Оно теперь дышало ненавистью.

Так поступить с ней, так отплатить ей, которая всем для него пожертвовала, бросить ее и семью, устроить скандал… Как осмелился он это сделать?!

— О, подлец! — воскликнула она.

И, полная чувства унижения, оскорбленного самолюбия и злобы, заплакала.

Через несколько минут она вышла в столовую с видом невинно оскорбленной страдалицы.

Алексей, только что вернувшийся домой, и Ольга вопросительно взглянули на мать.

— Бедные! Вас бросил отец! — трагически произнесла Анна Павловна.

И, передавая первенцу письмо, проговорила:

— Прочти!

Алексей внимательно прочел записку. Потом прочла и Ольга, и лицо ее просветлело.

Анна Павловна ждала, что скажет ее любимец. Но он молчал, по-видимому вполне равнодушный. Это ее обидело, и она проговорила:

— Ты что же, Леша… одобряешь поступок отца? Ведь это ужасно… не правда ли?

Молодой студент снисходительно улыбнулся и медленно проговорил:

— Что же, собственно говоря, тут ужасного, мама?.. Теперь по крайней мере за обедом не будет сцен… Ты позволишь подавать обед? Ужасно есть хочется…

Анна Павловна заплакала.

— И больше ты ничего не скажешь?.. Ничего не посоветуешь? Отец бросил семью, предлагает развод… По твоему мнению, согласиться и на это?..

— Об этом мы, мама, поговорим после обеда… И ты напрасно волнуешься!

— И папа поступил благородно, — заметила Ольга. — Он тебе будет давать столько же, сколько и давал… И, конечно, ты исполнишь свое обещание насчет уроков пения… Из этих денег можно отделить рублей двадцать пять… Правда, мама?..

Пришли Сережа и Шура, и разговор прекратился.

Обед прошел в молчании.

После обеда Алексей и Ольга пошли вслед за матерью в спальню на семейное совещание. И, когда все уселись, Алексей сказал:

— Папа поступил вполне корректно.

— Корректно… бросить семью? — негодующим тоном спросила Ордынцева.

— Позволь мне договорить, мама, и не волнуйся… Я не хочу обвинять ни тебя, ни отца, но ведь не можешь же ты не согласиться, что жизнь твоя с отцом далеко не походила на семейное счастие… Вы при встречах только упрекали друг друга, полные взаимного раздражения. Не особенно теплые отношения к отцу были и с нашей стороны. Он не видел в нас того, что хотел видеть, — повторения себя, забывая, что каждому времени соответствуют свои задачи и свои люди и что я не могу ни думать, как он, ни верить в то, во что верил он. Ты ведь знаешь, мы с отцом не сходились во взглядах. И я знаю, что он за это нехорошо относился ко мне и, вместо того чтобы убеждать меня, только бранился. Согласись, что такие отношения не могли способствовать взаимной приязни. Ольга тоже не была ласкова с отцом, отчасти благодаря твоему влиянию и твоим вечным спорам с ним, и разумеется, и она не оправдала его ожиданий. Ольга ищет в жизни наслаждений, и ничего другого ни по складу своего ума, ни по темпераменту искать не может и не будет. Отец в качестве идеалиста считает это безнравственным, не принимая в расчет условий, при которых образуется тот или другой тип, и забывая, что невозможно требовать, чтобы люди добровольно отрешались от тех благ жизни, которые доставляют им наибольшую сумму удовольствий… Сережа совсем не знает отца… Одна только Шура любит его… Так отчего же, после этого, папе не оставить нас и жить по крайней мере спокойнее, не имея перед глазами лиц, которые ему кажутся несимпатичными?.. И всем нам, исключая Шуры, будет удобнее жить без отца… И ничего тут нет обидного ни для кого, и я не могу не уважать его… Он поступил и разумно и корректно! — заключил Алексей, взглядывая на своих слушательниц с некоторым высокомерным сомнением в способности их хорошо понять то, что он им объяснял, и притом так красиво.