Равнодушные - Страница 19

К оглавлению

— А здоровье как? А живется как?

— Здоровье ничего… Скриплю… А живется…

Ордынцев попробовал было улыбнуться, но вместо улыбки на его худом, болезненном лице появилась страдальческая гримаса.

— Не особенно хорошо живется, Вера Александровна! — уныло произнес он.

— Отчего нехорошо? — спросила Леонтьева, и в голосе ее звучала тревога.

— Вообще… Да и редко кому хорошо живется.

И, словно бы спохватившись, прибавил:

— На службе неприятности. Гобзин сегодня меня раздражил… Великолепный образчик самодовольного животного в современном вкусе.

— Что такое? Расскажите.

— Обыкновенная история по нынешним временам.

И Ордынцев стал рассказывать свою «историю» с Гобзиным. Рассказывая, он снова волновался.

Возмущенная, слушала Вера Александровна и, когда Ордынцев окончил, воскликнула, вся раскрасневшаяся от негодования:

— Какая гадость!

И, взглядывая с уважением на Ордынцева, прибавила:

— И как вы хорошо его осадили, Василий Николаевич.

— Одобряете? — радостно промолвил Ордынцев, вспоминая, как дома отнеслись к его поступку и какую нотацию прочел ему сын.

— Что за вопрос? Вы иначе не могли поступить!

— О, я знаю, для вас непонятно, как иначе поступить, но для других…

Леонтьева догадалась, кто эти «другие», и ничего не сказала.

— И знаете ли что, Вера Александровна?

— Что?

— Вы не поверите, как мне хотелось плюнуть в эту самодовольную физиономию моего принципала… Но не посмел. Струсил. Пять тысяч, жена и дети… Это, я вам скажу, большая гарантия для Гобзиных… Ну, а вы как живете? Аркадий Дмитриевич где? Дети здоровы? — круто переменил Ордынцев разговор.

— Аркадий только что ушел. Сегодня интересный доклад в Вольно-Экономическом обществе. Детвора учится. А я за переводом сидела.

— Значит, все благополучно?

— Благополучно.

— И вы, по обыкновению, за кого-нибудь хлопочете, устраиваете беспризорных детей и даете уроки?

— Все, как было, по-прежнему… Помогаю немножко Аркадию.

— Да… вы не меняетесь! — горячо промолвил Ордынцев.

— В мои годы поздно меняться, Василий Николаевич.

Оба примолкли.

Пожилая горничная Ариша, давно жившая у Леонтьевых, принесла чай и варенье.

И то и другое показалось Ордынцеву необыкновенно вкусным.

«Вот это семья! — думал Ордынцев не без завистливого чувства. — Жена любит и уважает мужа. Он души не чает в жене и благодаря ей легче несет тяготу жизни. Она не упрекнет его за то, что он порядочный человек. И за прежние его увлечения, благодаря которым они прокатились в Иркутскую губернию и бедовали три года, она еще более ценит и бережет его. И дети у них славные».

— Коля небось хорошо учится? — спросил он.

— Ничего себе…

— И Варя по-прежнему? Из первых?

— Да…

— Это что… А главное… славные они оба у вас… добрые… Из них современные бездушные эгоисты не выйдут… Много теперь таких, Вера Александровна.

— Да… Жаловаться на детей не смею… Добрые они и необыкновенно деликатные… Надеюсь, что будут верными нашими друзьями и не заставят краснеть за себя ни отца, ни мать! — с горделивым материнским чувством проговорила Вера Александровна.

Ей тотчас же стало совестно, что она так хвалила детей Ордынцеву. Он говорил с ней только об одной Шуре, о других молчал. И Леонтьева понимала почему. Она как-то встретила у одних общих знакомых Алексея и Ольгу и говорила с ними.

И Вере Александровне стало бесконечно жаль Ордынцева. Ей хотелось как-нибудь утешить его, выразить участие, но она была не из тех друзей, которые ради участия бесцеремонно бередят раны, и притихла.

Но ее беспокоила история с Гобзиным, и через несколько минут она спросила:

— А Гобзин не захочет отметить вам за свое унижение?

— Вероятно, захочет.

— И вам придется тогда искать другого места?

— Не в первый раз… Одна надежда на то, что мной дорожат в правлении и что Гобзин побоится отца… Тот умный мужик…

— Ну, слава богу! — вырвалось радостное восклицание у Веры Александровны.

Ордынцев благодарно взглянул на нее… Она встретила его взгляд взглядом участия.

«Вот с такой женщиной можно быть счастливым», — невольно пронеслось у него в голове.

Вера Александровна заговорила о своих делах. Она рассказывала, что Аркадий утомляется от своей статистики и знакомый доктор советует ему отдохнуть. Летом они думают поехать куда-нибудь в деревню, подальше от Петербурга, если муж получит отпуск на два месяца. Должны дать. Он три года не брал отпуска. И жалованье должны бы прибавить. Но Аркадий, конечно, не пойдет выпрашивать. Сами должны догадаться. Рассказывала Вера Александровна и о маленьком приюте, который она устроила при помощи добрых людей, о своих уроках, о переводе большого романа, который она получила благодаря Верховцеву, о том, как неделю тому назад напугал ее Коля своим горлом.

Обо всем она рассказывала просто, скромно, стушевывая себя, точно все то, что она делала, было самым легким и обыкновенным делом, а не большим и неустанным трудом, отнимавшим все ее время.

— Вот так за своими маленькими делами и не видать, — как бежит время! — заключила Вера Александровна, словно бы оправдываясь в чем-то. — И не замечаешь, как старишься и как быстро растут дети. Иногда не верится, что Коля на будущий год будет студент, а Варя окончит гимназию.

— А Варя куда потом?

— Собирается в медицинский институт… Иногда и читать как следует не успеваешь, а хочется духовной пищи… Вот недавно вышла книжка журнала, а еще ничего не читала. А там интересная, должно быть, статья нашего общего знакомого Верховцева. Читали?