Когда Тина кончила петь, раздался взрыв рукоплесканий. Гости подходили к ней, благодарили и просили спеть еще. Особенно упрашивали мужчины.
— Осчастливьте, Татьяна Николаевна! — восторженно проговорил Гобзин.
«Эка как она сводит всех с ума этой пошлой цыганщиной!» — не без презрения подумал Козельский, большой любитель музыки, посещавший симфонические концерты.
Тина обещала спеть еще романс. Многие из мужчин остались стоять у фортепиано, чтобы ближе видеть певицу. Гобзин тоже остался, и Ольга готова была заплакать от зависти и досады.
Когда Тина запела «Полюблю, разлюблю», гости притихли, восхищенные.
Увидавши, что «святая женщина» вышла из гостиной, его превосходительство направился к Ордынцевой, около которой было пустое место. Он присел около и, показывая глазами на дочь, будто говорил о ней, шепнул:
— Завтра придешь?
Анна Павловна утвердительно опустила ресницы.
— В три часа?
— Да. И мне нужно с вами поговорить.
Глаза Николая Ивановича слегка затуманились. Он не особенно любил, когда Анна Павловна обещала «поговорить». Это значило, что ей нужны были деньги сверх тех двухсот рублей в месяц, которые Козельский дарил на булавки, не считая подарков. А денег у него не было. Придется занимать.
— Отлично. Поговорим!
И, взглядывая на нее, он чуть слышно прибавил:
— А ты сегодня особенно прелестна. Ты это знаешь?
— Я знаю, что оделась и приехала для тебя, несмотря на то, что совсем расстроена.
— Опять твой благоверный?
— Да. Он ненавидит семью… Он… Однако уходите… Завтра поговорим… Ольга все время на нас смотрит… И жена может войти… А ты для кого такой нарядный?
— Точно не знаешь?..
Он поднялся с места и подсел к Ольге.
— О чем задумались, барышня? Вам скучно у нас?
— Напротив… У вас всегда весело…
— То-то… И вам еще рано скучать, такой молодой и хорошенькой…
— Какая я хорошенькая, Николай Иванович… Вот мама так красавица. Не правда ли? — с наивным видом спросила Ольга, глядя прямо в глаза Козельскому.
— И вы и ваша мама… Обе вы прелестны… А вы споете нам?
— Что вы… После Татьяны Николаевны?
— У вас чудный голос… Спойте… Только не цыганщину… Я ее терпеть не могу… Споете?
— Ни за что. Вы знаете, я не училась… А мне так хотелось бы учиться, Николай Иванович… Скажите маме, чтобы она позволила мне учиться… Она вас послушает…
Его превосходительство обещал поговорить не только с мамой, но и с папой о том, что грешно зарывать такой талант, и не без досады подумал, что придется прибавить Анне Павловне еще двадцать пять рублей в месяц на развитие таланта этой лукавой девчонки, умевшей, несмотря на свои молодые годы, отлично пользоваться обстоятельствами. Для Козельского было ясно, что Ольга догадывается об его отношениях к матери, и надо было чем-нибудь закупить дочь.
И он проговорил:
— Верьте, что буду горячим вашим адвокатом.
— Вот спасибо, Николай Иванович.
И Ольга бросила на его превосходительство быстрый ласковый взгляд, заставивший Николая Ивановича невольно взглянуть на Анну Павловну. Та смотрела на него.
Ольга это заметила и усмехнулась.
— Вы чему смеетесь?
— Радуюсь, что благодаря вам не зарою своего таланта, как ваша дочь… Она прелестно поет…
— Не в моем вкусе… Однако простите… И то я надоел вам…
— Нисколько… Впрочем, идите… идите. А то на вас рассердятся…
— Кто и за что?..
— Другие гости, к которым вы еще не подходили… вот кто!
«Однако и шельма ты!» — мысленно проговорил Козельский и сказал:
— Вы правы! Надо исполнять долг хозяина как следует…
И его превосходительство встал и направился в другой конец большой гостиной сказать несколько слов старичку адмиралу.
Тина между тем окончила романс и снова вызвала бурю восторгов. Несмотря на усиленные просьбы, она более не хотела петь. Оживившаяся, с загоревшимися глазами, она подошла к артиллеристу, сидевшему в уголке, и сказала:
— Что вы, Борис Александрович, в печальном уединении и в образе рыцаря печального образа? Пройдите в мою комнату через пять минут! — прибавила она чуть слышно и отошла.
Он сразу повеселел и следил влюбленными счастливыми глазами за Тиной, которая болтала уже с какой-то дамой. Через две-три минуты молодая девушка скользнула в прихожую.
Артиллерист прошел через столовую в открытую настежь комнату Тины, и как только очутился за портьерой, Тина обвила его шею и страстно прильнула к его губам.
И, оттолкнув молодого человека, шепнула:
— Ну, что, меланхолия прошла? Не сердитесь? Уходите! Завтра утром буду у вас!
И с этими словами исчезла за драпировкой.
Офицер вернулся в гостиную, ошалевший от неожиданного счастья и не сомневавшийся, что Тина его любит и будет его женой. Ее обещанный визит казался ему знаком высокого доверия к нему.
Бесконечно счастливый, он не испытывал даже мук ревности, когда увидал, что Тина уже оживленно беседует с Гобзиным.
Был первый час на исходе, а обещанный гостям баритон Нэрпи не приезжал, и хозяин мысленно выругал баритона скотиной.
Еще бы!
Николай Иванович, старавшийся, чтобы его фиксы были оживленны, видел, что наступает тот критический период, когда в ожидании ужина гости приходят в удрученное состояние, томясь от скуки. Он знал, что именно в это время певцы и певицы являются спасителями, избавляющими гостей от каторжной обязанности передавать друг другу газетные новости и поднимающими бодрость духа у тех добрых знакомых, которые приезжают на фиксы исключительно для того, чтобы вкусно поужинать и выпить хорошего вина.